На Глеба будто выливают ведро ледяной воды. Он автоматически забывает про пиво и всем телом поворачивается к брату:

– Эля?

– Ну, девица такая чернявенькая, мелкая. У нее, кстати, в отличие от тебя крылышки-то имеются, и вполне себе настоящие…

– Да знаю я, кто это, – бесится Глеб. – Чего тебе от нее надо?

– Мне? – Невинное выражение лица Кирилла еще больше делает его похожим на лысого младенца-переростка. – А чего, чуть что, сразу Хрисаор? Не будь таким пустоголовым, как людишки, брат. Сам ведь знаешь: большое зло никогда не таится в самой зубастой пасти.

На это Глебу ответить нечего, поэтому он переводит тему:

– Где она? Ты ее видел?

– Кого? Пташку?

– Мать нашу, – рычит Глеб, раздраженный расслабленным видом братца.

– А-а-а, – с напускным понимаем протягивает Кир. – Наша матушка ждет нас на улице. Там как раз все самое интересное начинается.

– Я никуда не пойду.

– Прости, что?

Конечно же, Кирилл не глухой, но просто так забавно смотреть на эту сосредоточенную мордашку, будто братишке лет пять, не больше, и он не хочет надевать шапку в мороз.

– Никуда не пойду, – нехотя, но уже громче повторяет Глеб.

Он хоть и раза в два крупнее брата, все равно каждый раз, когда с ним видится, ему кажется, что он сущий мальчишка, совсем еще малец. И Кир, безусловно, об этом знает и никогда не перестанет этим наслаждаться.

– Да? А как же мать? Что будешь делать без нее? – подначивает младшего Кирилл, откровенно над ним насмехаясь. – Осядешь? Найдешь человеческую девчонку и сделаешь ей получеловеческих детенышей? Мне-то всегда казалось, ты не про это. Ты про приключения, про преграды.

– Я. Не. Пойду, – вновь тем же самым тоном отчеканивает Глеб.

Кирилл достает руки из карманов и мягко хлопает себя по бокам.

– Ну, не пойдешь и не пойдешь. Чего взъелся? – И, захватив с собой пустую кружку, выносит ее из комнаты, чтобы помыть и поставить на сушилку.

Оставшись один, Глеб позволяет себе едва слышно выругаться. Похоронив лицо в пропахших спиртным ладонях, он впервые за все свое существование осознает правоту брата. Как только Рената исчезла, исчезли и змеи, веками, тысячелетиями преследовавшие его по пятам. Больше не нужно было забываться, не нужны были сигареты и обжигающие горло напитки.

Только вот без змей почему-то было слишком пусто. Он стал как та кошка из телевизора, которую заперли в клетке и били током, пока она не легла на пол, приготовившись умирать. И когда ток отключили, ничего не изменилось, равно как и Глеб привык быть тем, кем он был, а не тем, кем его хотел видеть весь мир.

Неожиданно ему на голову падает что-то тяжелое, выключая свет до шипящей темноты.

– Одевайся, – командует непонятно когда вернувшийся в комнату брат.

Глеб осторожно касается брошенного ему предмета. Всего лишь куртка. Кое-как натянув ее на себя, Глеб на негнущихся ногах следует за братом. Он думает о том, что как бы ему хотелось прожить человеческую жизнь: с началом и концом, где любая неприятность напоминает о том, что ты смертен, а не о том, что страдание будет вечным.

Мать и правда ждет сыновей около машины. Глеб с удивлением отмечает, что она вновь в своем теле. На голове – плотный шерстяной платок, тщательно скрывающий то, что под ним спрятано. Маленькая девочка Рената исчезла навсегда, равно как и все предыдущие ее личины, чьи могилы раскиданы по всему свету.

– Привет, – слабым голосом окликивает Горгона сына.

Не стоит и спрашивать, как она прошла мимо охраны. В этом теле она больше не слабовольная девица.

Тот не отвечает. Замечает какое-то движение у главного входа, поворачивается и видит летящее кубарем трио: Вера, волочащая ее за волосы Эвелина и семенящий за ними братец Ветер. Зацепившись взглядом за Глеба и Кирилла, Эвелина резко сворачивает в их сторону.

– Ну что, – запыхавшись, объявляет она, – давайте разбираться.

Изрядно потрепанная Вера, кажется, сбегать не собирается, поэтому пташка решает ее отпустить. Деловым тоном Эвелина продолжает:

– Давайте по порядку: кто кого хочет убить? В таком порядке и будем убивать.

Вера чуть приоткрывает рот, и на свет появляются кровоточащие десны. Можно подумать, что это после драки, но на самом деле просто время пришло: чужое тело окончательно отказывается от старой хозяйки.

– Конечно, я. – Вера ощеривается на Ренату. – В честном бою я ее на две части разломаю. Без своих змеек она слаба, как человечек.

«Не слабее тебя», – резонно отмечает про себя уже окончательно протрезвевший на морозе Глеб.

– А потом моя очередь, – сплевывает на землю Эвелина.

Кажется, как будто это не вопрос жизни и смертей, а спор в детском саду, кто будет играть снежинку.

– Но-но, – хищно улыбается Кирилл, вставая между Ренатой и Верой, – есть еще кое-что, о чем все забыли. Андромеда, верно? – он обращается к Вере. Та нетерпеливо кивает. – Приятно познакомиться. Я – Хрисаор.

– А мне что с того? – еще больше раздражается Эвелина.

– Да так, старые знакомые.

Губы Кирилла растягиваются все шире и шире, пока улыбка не превращается в полноценный оскал. Трансформация более резкая: требуется всего несколько мгновений, чтобы человеческое тело превратилось в толстого ящера с бесконечным телом. Где-то под пузом у монстра трещит автомобиль – недавно из автомойки, – но великан Хрисаор не обращает на это внимания. Он все растет и растет, пока голова не становится размером с маленький автобус.

Вера коротко всхлипывает и пытается отступить назад – да только места нет: весь школьный двор занят чешуйчатым телом чудовища.

«Вот и встретились», – звенит у нее в голове голос из ночных кошмаров.

По одной из легенд, в которой, конечно, как и во всякой сказке, много правды, змеи появились из стружек от выструганного чертом волка. Родственники не по крови, но по сути, волки всегда знают, когда змее угрожает опасность.

Сначала стая не желала связываться с сестрицей, когда та впервые явилась к ним в чащу, но она продолжала появляться каждый божий день, поднося им то те, то иные дары. Порой это была замороженная индюшиная тушка, но чаще – зверь, еще недавно бегающий по этому лесу. Как-то раз девчушка притащила оленя, который был крупнее ее раза в три, и вожака это, конечно, впечатлило. Будь на месте этой девицы любой другой нелюдь, он бы не стал помогать, но Горгона будто из воздуха доставала им всякую живность, а ведь они с каждым годом становились все более тощими; глазницы впали, костлявые лапы больше не могли бесшумно касаться промерзлой земли, отчего охотиться было еще сложнее. Люди уверенно выживали их из леса и, скорее всего, думали, что давно уже победили.